没有女人既没有诗人也没有英雄，这首诗俄语怎样说

没有女人既没有诗人也没有英雄，这首诗俄语怎样说

原话是
没有太阳,花朵不会开放;没有爱便没有幸福;没有女人也就没有爱;没有母亲,既不会有诗人,也不会有英雄。 ———— 高尔基
Нет, солнце , цветы не открытости; без любви не будет счастья; не женщина также нет любви ; без матери , не поэт , не герой .

20 сонетов к марии стюарт

i

мари, шотландцы все-таки скоты. в каком колене клетчатого клана предвиделось, что двинешься с экрана и оживишь, как статуя, сады? и люксембургский, в частности? сюды забрел я как-то после ресторана взглянуть глазами старого барана на новые ворота и пруды.

где встретил вас. и в силу этой встречи, и так как "все былое ожило в отжившем сердце", в старое жерло вложив заряд классической картечи, я трачу, что осталось в русской речи на ваш анфас и матовые плечи.

ii

в конце большой войны не на живот, когда что было, жарили без сала, мари, я видел мальчиком, как сара леандр шла топ-топ на эшафот. меч палача, как ты бы не сказала, приравнивает к полу небосвод (см. светило, вставшее из вод).

мы вышли все на свет из кинозала, но нечто нас в час сумерек зовет назад, в "спартак", в чьей плюшевой утробе приятнее, чем вечером в европе. там снимки звезд, там главная - брюнет, там две картины, очередь на обе. и лишнего билета нет.

iii

земной свой путь пройдя до середины, я, заявившись в люксембургский сад, смотрю на затвердевшие седины

мыслителей, письменников; и взад- вперед гуляют дамы, господины, жандарм синеет в зелени, усат, фонтан мурлычит, дети голосят, и обратиться не к кому с "иди на".

и ты, мари, не покладая рук, стоишь в гирлянде каменных подруг - французских королев во время оно - безмолвно, с воробьем на голове. сад выглядит, как помесь пантеона со знаменитой "завтрак на траве".

iv

красавица, которую я позже любил сильней, чем босуэла - ты, с тобой имела общие черты (шепчу автоматически "о, боже", их вспоминая) внешние. мы тоже счастливой не составили четы. она ушла куда-то в макинтоше.

во избежанье роковой черты, я пересек другую - горизонта, чье лезвие, мари, острей ножа. над этой вещью голову держа, не кислорода ради, но азота, бурлящего в раздувшемся зобу, гортань... того... благодарит судьбу.

v

число твоих любовников, мари, превысило собою цифру три, четыре, десять, двадцать, двадцать пять. нет для короны большего урона, чем с кем-нибудь случайно переспать. (вот почему обречена корона; республика же может устоять, как некая античная колонна).

и с этой точки зренья ни на пядь не сдвинете шотландского барона.

твоим шотландцам было не понять, чем койка отличается от трона. в своем столетьи белая ворона, для современников была ты блядь.

vi

я вас любил. любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги, все разлетелось к черту, на куски. я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. и далее, виски: в который вдарить? портила не дрожь, но задумчивость. черт! все не по-людски!

я вас любил так сильно, безнадежно, как дай вам бог другими - - - но не даст! он, будучи на многое горазд, не сотворит - по пармениду - дважды сей жар в груди, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!

vii

париж не изменился. плас де вож по-прежнему, скажу тебе, квадратна. река не потекла еще обратно. бульвар распай по-прежнему пригож. из нового - концерты за бесплатно и башня, чтоб почувствовать - ты вошь. есть многие, с кем свидеться приятно, но первым прокричавши "как живешь?"

в париже, ночью, в ресторане... шик подобной фразы - праздник носоглотки. и входит айне кляйне нахт мужик, внося мордоворот в косоворотке. кафе. бульвар. подруга на плече. луна, что твой генсек в параличе.

viii

на склоне лет, в стране за океаном (открытой, как я думаю, при вас), деля помятый свой иконостас меж печкой и продавленным диваном, я думаю, сведи удача нас, понадобились вряд ли бы слова нам: ты просто бы звала меня иваном, и я бы отвечал тебе "alas".

шотландия нам стлала бы матрас. я б гордым показал тебя славянам. в порт глазго, караван за караваном, пошли бы лапти, пряники, атлас. мы встретили бы вместе смертный час. топор бы оказался деревянным.

ix

равнина. трубы. входят двое. лязг сражения. "ты кто такой?" - "а сам ты?" "я кто такой?" - "да, ты". - "мы протестанты". "а мы - католики". - "ах, вот как!" хряск! потом везде валяются останки. шум нескончаемых вороньих дрязг.

потом - зима, узорчатые санки, примерка шали: "где это - дамаск?" "там, где самец-павлин прекрасней самки". "но даже там он не проходит в дамки" (за шашками - передохнув от ласк). ночь в небольшом по-голливудски замке. опять равнина. полночь. входят двое. и все сливается в их волчьем вое.

x

осенний вечер. якобы с каменой. увы, не поднимающей чела. не в первый раз. в такие вечера все в радость, даже хор краснознаменный.

сегодня, превращаясь во вчера, себя не утруждает переменой пера, бумаги, жижицы пельменной, изделия хромого бочара из гамбурга. к подержанным вещам, имеющим царапины и пятна, у времени чуть больше, вероятно, доверия, чем к свежим овощам.

смерть, скрипнув дверью, станет на паркете в посадском, молью траченном жакете.

xi

лязг ножниц, ощущение озноба. рок, жадный до каракуля с овцы, что брачные, что царские венцы снимает с нас. и головы особо. прощай, юнцы, их гордые отцы, разводы, клятвы верности до гроба. мозг чувствует, как башня небоскреба, в которой не общаются жильцы.

так пьянствуют в сиаме близнецы, где пьет один, забуревают оба. никто не прокричал тебе "атас!" и ты не знала "я одна, а вас...", глуша латынью потолок и бога, увы, мари, как выговорить "много".

xii

что делает историю? - тела. искусство? - обезглавленное тело. взять шиллера: истории влетело от шиллера. мари, ты не ждала, что немец, закусивши удила, поднимет старое, по сути, дело: ему-то вообще какое дело, кому дала ты или не дала?

но, может, как любая немчура, наш фридрих сам страшился топора. а во-вторых, скажу тебе, на свете ничем (вообрази это), опричь искусства, твои тати не постичь. историю отдай елизавете.

xiii

баран трясет кудряшками (они же - руно), вдыхая запахи травы. вокруг гленкорны, дугласы и иже. в тот день их речи были таковы: "ей отрубили голову. увы". "представьте, как рассердятся в париже". "французы? из-за чьей-то головы? вот если бы ей тяпнули пониже..."

"так не мужик ведь. вышла в неглиже".

"ну, это, как хотите, не основа..." "бесстыдство! как просвечивала жэ!" "что ж, платья, может, не было иного". "да, русским лучше; взять хоть иванова: звучит как баба в каждом падеже".

xiv

любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви. чем статнее гранит, тем явственней отсутствие ланит и прочего. плюс запаха и звука. пусть ног тебе не вскидывать в зенит: на то и камень (это ли не мука?), но то, что страсть, как шива шестирука, бессильна - юбку, он не извинит.

не от того, что столько утекло воды и крови (если б голубая!), но от тоски расстегиваться врозь воздвиг бы я не камень, но стекло, мари, как воплощение гудбая и взгляда, проникающего сквозь.

xv

не то тебя, скажу тебе, сгубило, мари, что женихи твои в бою поднять не звали плотников стропила; не "ты" и "вы", смешавшиеся в "ю"; не чьи-то симпатичные чернила; не то, что - за печатями семью -

елизавета англию любила сильней, чем ты шотландию свою (замечу в скобках, так оно и было); не песня та, что пела соловью испанскому ты в камере уныло. они тебе заделали свинью за то, чему не видели конца в те времена: за красоту лица.

xvi

тьма скрадывает, сказано, углы. квадрат, возможно, делается шаром, и, на ночь глядя залитым пожаром, багровый лес незримому курлы беззвучно внемлет порами коры;

лай сеттера, встревоженного шалым сухим листом, возносится к стожарам, смотрящим на озимые бугры.

немногое, чем блазнилась слеза, сумело уцелеть от перехода в сень перегноя. вечному перу из всех вещей, бросавшихся в глаза, осталось следовать за временами года, петь на голос "унылую пору".

xvii

то, что исторгло изумленный крик из аглицкого рта, что к мату склоняет падкий на помаду мой собственный, что отвернуть на миг филиппа от портрета лик заставило и снарядить армаду, то было - - - не могу тираду закончить - - - в общем, твой парик,

упавший с головы упавшей (дурная бесконечность), он, твой суть единственный поклон, пускай не вызвал рукопашной меж зрителей, но был таков, что поднял на ноги врагов.

xviii для рта, проговорившего "прощай" тебе, а не кому-нибудь, не всли одно, какое хлебово без соли разжевывать впоследствии. ты, чай, привычная к не-доремифасоли. а если что не так - не осерчай: язык, что крыса, копошится в соре, выискивает что-то невзначай.

прости меня, прелестный истукан. да, у разлуки все-таки не дура губа (хоть часто кажется - дыра): меж нами - вечность, также - океан. причем, буквально. русская цензура. могли бы обойтись без топора.

xix

мари, теперь в шотландии есть шерсть (все выглядит как новое из чистки). жизнь бег свой останавливает в шесть, на солнечном не сказываясь диске. в озерах - и по-прежнему им несть числа - явились монстры (василиски). и скоро будет собственная нефть, шотландская, в бутылках из-под виски.

шотландия, как видишь, обошлась. и англия, мне думается, тоже. и ты в саду французском непохожа на ту, с ума сводившую вчерась. и дамы есть, чтоб предпочесть тебе их, но непохожие на вас обеих.

xx

пером простым - неправда, что мятежным! я пел про встречу в некоем саду с той, кто меня в сорок восьмом году с экрана обучала чувствам нежным. предоставляю вашему суду:

a) был ли он учеником прилежным,

b) новую для русского среду,

c) слабость к окончаниям падежным.

в непале есть столица катманду.

случайное, являясь неизбежным, приносит пользу всякому труду.

ведя ту жизнь, которую веду, я благодарен бывшим белоснежным листам бумаги, свернутым в дуду.

1974

http://www.maria-stuart.ru/content/literature/iosif-brodskii-dvadtsat-sonetov-k-mary-stuart